Дединово в период крепостного права: владелец села, помещик Лев Измайлов, воплотивший все доблести, пороки и противоречия своего времени
Последнее обновление: 4 февраля 2018 в 23:43
[adsense2]
На беду, излишняя предусмотрительность бурмистра повредила еще более делу. Опасаясь волнения крестьян, он решился распорядиться ночью (с 18 на 19 июня), и такое распоряжение произвело действительное волнение. Когда пришли братья Василья Юсова, соседи его разом спроведали об этом и, догадываясь, что в отношении «мирского» поверенного вотчинное начальство28 затеяло что-то недоброе, кинулись было к лодкам и челнам, чтобы переправиться на другую сторону Оки, где расположено главное население Деднова и где находится вотчинная контора. Но лодки и челны, по предварительному приказанию бурмистра, еще перед арестованием Юсова были уведены с того берега, на котором жил Юсов. Тогда соседи юсовские возымели еще сильнейшие опасения и ударили в набат. А между тем достали где-то два челна и на них переправились на другую сторону села. Набатный звон переполошил всех в селе, народ высыпал на улицы, думая, что где-нибудь начался пожар. Но соседи Юсова растолковали, в чем дело, и тревога не уменьшилась от того, а увеличилась.
Ударили в набат и в других церквах дедновских. Все народное сборище двинулось к вотчинной конторе, куда уже были доставлены Юсов и Копылов. Вид приготовленной для отправления их телеги, в которой оказались кандалы и какой-то кол, еще более взволновал народ. Стали шумно требовать от бурмистра как объяснения о причине арестования Юсова и Копылова «не в указанное время», так и немедленной выдачи их «миру». При этом двое или трое из крестьян обращались с угрозами к бурмистру. Бурмистр же, сказав наскоро народу, что «если хотят, то пускай берут себе арестантов», ускользнул в другую горницу, а оттуда выпрыгнул в огород и часа через два совсем скрылся из села.
Между тем крестьяне не освободили, однако, Юсова и Копылова из-под ареста, да и другие соображения начали тогда представляться им. Так, явилась было мысль поверить тотчас же «мирскую» кассу, хранившуюся в вотчинной конторе. Стали требовать ключи от этой кассы и конторскую печать, но староста, у которого они были, не дал их, и крестьяне не настаивали. Затем послали за священниками всех церквей для того, чтобы они засвидетельствовали от себя в особой бумаге о поступке бурмистра относительно Юсова и Копылова. Наконец составлено было «объявление» от мира обо всем происшествии, которое подписали все бывшие тут же бессрочно отпускные солдаты и лишь немногие крестьяне. Объявление это было доставлено в становую квартиру (14 верст от Деднова, в деревне Луховичах) тысяцким Поповым и крестьянином Егором Брониным, который в первый еще раз тогда является на сцену по общему «мирскому» делу.
Сначала в Рязани взглянули на вышеописанное происшествие снисходительно и просто. Губернатор Новосильцев ограничился в своих распоряжениях тем, что командировал в Дедново своего чиновника для особых поручений Казначеева без всякого письменного предписания, приказав только на словах посмотреть, что там такое делается, и «образумить» крестьян. К счастью, чиновник при исполнении этого поручения не счел нужным проникнуться особенным рвением. Он начал с того, что тотчас же выпустил Юсова и Копылова из-под ареста, под которым они все время содержались. После этого ему было уже легко «образумливать» крестьян, то есть высказать на сходке при общем молчании, что никак не следовало им шуметь, в набат бить, а пуще всего бурмистра пугать. Затем чиновник скорехонько уехал из села.
А впрочем, с того разу народ дедновский действительно успокоился, так что воротившийся в село бурмистр стал преспокойно распоряжаться по-прежнему, и «мир» ни в чем ему не перечил. Казалось тогда, что из описанного происшествия больше ничего и не выйдет, кроме обыкновенного следственного «дела», которое так и сгаснет бесследно в уездном суде. Но вышло далеко не так. Можно полагать, что этому были две причины, на беду одновременно действовавшие: во-первых, появление у дедновцев нового на место старика Юсова поверенного, а во-вторых — уездные и губернские административные распоряжения, с одной стороны, представившие самые простые действия крестьян села Деднова в виде бунта, а с другой — как бы рассчитанные — ввиду уже распространявшихся тогда повсюду слухов о готовящемся освобождении крестьян от крепостной зависимости — именно на то, чтобы быстрым и «энергическим» подавлением бунта в селе, которое было известно не только в Рязанской губернии, но и в нескольких соседних, подавить и «беспокойное» влияние вышеупомянутых слухов.
События шли, однако, сначала самым простым ходом.
Временное отделение Зарайского суда произвело следствие о происшествиях по поводу арестования дедновским бурмистром Юсова и Копылова и, озаглавив его "делом о набатном бое в селе Деднове", представило его на рассмотрение и решение в Зарайский уездный суд. А тем временем Василий Юсов съездил опять в Петербург для хлопот об отыскиваемой свободе. Но на этот раз хлопоты эти привели неприятные для него последствия: по распоряжению петербургской администрации он был арестован и впоследствии, когда уже началось дело о неповиновении дедновских крестьян помещичьей власти, был прислан арестованным сначала в рязанский острог, а потом в зарайский. Кстати будет упомянуть о его товарище, Копылове: проученный арестованием в ночь с 18 на 19 июня, он совсем отказался от участия в деле о свободе, чему также содействовало, говорят, и то обстоятельство, что он в это время успел породниться с дедновским бурмистром. Осенью 1857 года человек восемь или девять из крестьян, прикосновенных к делу "о набатном бое", и в том числе Егор Бронин, были вызваны в Зарайский уездный суд для отобрания от них отзывов: подтверждают ли они показания свои, данные временному отделению при производстве следствия, и, по допросе, немедленно отпущены домой.
Пока происходило все это самым простым, естественным, нисколько не тревожным образом, определилось окончательное значение Егора Бронина в дедновском обществе. Когда дедновцы узнали, что прежний их поверенный Юсов арестован, они тотчас выбрали на место его Бронина и в январе месяце 1858 года составили приговор, уполномочивавший Бронина ходатайствовать по делу об отыскивании свободы. Бронин, как человек молодой (ему было тогда с небольшим тридцать лет), довольно грамотный, бывалый по промыслу на стороне, стал действовать очень смело, не ограничиваясь одною ролью поверенного по вышеозначенному делу, но сделавшись руководителем своих односельцев почти во всех общественных их делах. Так, без ведома бурмистра он начал собирать мирские сходки, на которых мнения и советы его имели непререкаемую силу. Всему этому способствовало особенно следующее обстоятельство: Бронин где-то достал или, как сам после показывал, получил из Петербурга листок Рязанских губернских ведомостей, в котором было пропечатано о вызове в Рязанскую гражданскую палату наследников покойного графа Александра Дмитриевича Толстого по делу об имении, после него оставшемся. По объяснениям Бронина на крестьянских сходках, листок этот именно доказывал, что затеянное дедновцами дело о свободе еще в ходу и, стало быть, отнюдь не следует доверять объявлениям земской полиции о том, что дедновцам уже везде отказано в их домогательстве.
В половине января Бронин по мирскому делу съездил в Петербург и возвратился оттуда с новыми затеями. На собранном им в конце того же месяца сходе он предложил крестьянам потребовать от бурмистра объяснения: по чьей именно доверенности заведывает и управляет он Дедновом? По доверенности ли покойного графа Толстого или же одного из его братьев. Вместе с тем, говорят, Бронин советовал сходу учесть бурмистра в употреблении "мирских" сумм и даже сменить его с должности. Но на этот раз требовать бурмистра к объяснениям перед сходом, учитывать его было уже не так-то легко. В селе Деднове стояла тогда на зимних квартирах рота стрелкового батальона. Проученный происшествием с "набатным боем", бурмистр надоумился прибегнуть к воинской защите. Ему удалось получить ее. Когда крестьяне, увлеченные предложениями Бронина насчет бурмистра, двинулись было к господской конторе, они вдруг увидели, что там стоит уже довольно много солдат стрелковой роты, что солдаты и еще собираются. Крестьяне тотчас же воротились на место прежнего своего схода, а затем скоро и совсем разошлись.
На другой день после того Егор Бронин в сопровождении нескольких крестьян приходил к ротному командиру и просил его объяснить, по какой именно причине ходили в прошлую ночь по всему селу солдатские патрули, чем, по словам Бронина, крестьяне дедновские очень встревожены и напуганы. Но, как водится, ротный командир вместо всякого объяснения прогнал Бронина и его ассистентов. Действительно ли же ходили в ту пору патрули по селу Деднову и было ли это мерой особой предосторожности, принятою для охранения спокойствия в селе,-- об этом в следственном деле нет никаких указаний.
Последняя выходка Бронина произвела роковые последствия.
Ротный командир немедленно донес по своему начальству о дерзком поступке дедновского крестьянина Егора Бронина, осмелившегося требовать от него объяснения насчет патрулей. С своей стороны и дедновский бурмистр в рапорте к зарайскому исправнику Улитину изложил все вышеописанные обстоятельства и выразился в заключение, что Бронин явно старается взбунтовать народ в имении, что он, бурмистр, опасается, как бы не нарушился в имении порядок и как бы не взволновался народ, что для пресечения столь вредных событий он просит принять меры к удалению Бронина из имения и что власть его самого уже недостаточна для водворения спокойствия.
Исправник Улитин тотчас же предписал местному становому приставу Дубенскому отправиться в село Дедново, "благоразумно и осторожно" взять Бронина и лично представить его в земский суд. Поручение это, конечно, было важно и затруднительно. Но становой пристав при исполнении его по-своему понимал меры благоразумия и осторожности, ему указанные: как видно из рапорта его исправнику, он придумал взять Бронина под тем предлогом, что он нужен для снятия с него в Зарайском уездном суде подтвердительного допроса по делу "о набатном бое". Но Бронин, разумеется, хорошо помнивший, что с него "снимали" уже в суде такой допрос, не поддался влиянию "благоразумных и осторожных" мер станового Дубенского: он напрямик отвечал, что не поедет в Зарайск, что даже и не может ехать без разрешения общества, от которого имеет приговор, уполномочивающий его ходатайствовать по мирскому делу.
[adsense2]